ВОСПОМИНАНИЯ ОХОТОВЕДА ВАЛЕРИЯ АЛЕКСЕЕВА О РАБОТЕ НА ЛЕНСКИХ СТОЛБАХ

С конца 80-х годов в нашей республике начали формироваться новые взгляды на охраняемые природные территории. Появился термин «национальный парк». В отличие от заповедников, национальные парки также являлись природоохранными учреждениями, но с некоторыми отличиями. На их территории могли располагаться базы отдыха, разрешались рыбалка, охота и туризм — все то, что объединялось под не совсем понятным для простого человека термином «рекреация». Проще говоря, это были мероприятия, удовлетворяющие человеческие потребности в отдыхе. Воплощением этих идей стало создание в 1995 году Национального природного парка «Ленские Столбы». Но все мы, местные жители, прекрасно понимали, что парки парками, но Якутия и понятие «охота» неразделимы. Поэтому одной из граней функционирования парка «Ленские Столбы» стала охота. Именно по этой причине я был приглашён работать здесь в должности охотоведа, и как работа, так и территория парка были мне хорошо знакомы.

Хангаласский улус — моя родина. Я прожил здесь всю жизнь. После службы в Советской Армии и окончания Иркутского сельскохозяйственного института я 17 лет проработал охотоведом, а затем 8 лет был начальником производственного участка концерна «Сахабулт». Руководство парка совместно с Министерством охраны природы решило, что любительская охота на копытных и пернатую дичь в парке не будет разрешена, однако промысловую охоту на пушных зверей следует развивать на новых условиях.

Исходя из этого, мы начали нашу охотхозяйственную работу с закрепления промысловых участков за более ответственными охотниками. С сентября месяца мы начали заключать договоры на заготовку пушнины с охотниками-договорниками из числа местных жителей и родовых общин. В рамках соглашения с концерном «Сахабулт» мы обеспечивали выдачу оружия, боеприпасов и капканов. Охотники начали приносить пушнину в конце ноября. Самая горячая пора наступила в конце года, перед новогодними праздниками. Все помнят, с какими финансовыми трудностями столкнулось население в 90-х годах. Однако концерн «Сахабулт», куда мы сдавали пушнину, не испытывал проблем с деньгами. Пушнина оплачивалась сразу, без задержек и проволочек. Каждый сезон наши промысловики сдавали по 600-700 шкурок соболей. Так называемый «черный рынок» почти исчез. Охотники потянулись к нам, и это было вполне естественно: охота на охраняемой территории стала для них более спокойной. Кроме того, бесперебойное получение денег за пушнину через концерн «Сахабулт» играло нам на руку. Это было «веселое» время: деньги из банка на оплату пушнины я получал буквально объемными рюкзаками! К тому же концерн начал снабжать наиболее успешных охотников дополнительным снаряжением: палатками, железными печами, капканами, спецодеждой и даже продуктами.

В феврале мы начали проводить учетные работы, известные как зимний маршрутный учет (ЗМУ). С охотниками были проведены инструктажи, и им раздали карточки-анкеты. Учитывая, что инспектора парка ежедневно находятся в угодьях, я подчеркивал важность ведения ежедневных дневников наблюдений за природными явлениями. Они должны были фиксировать такие события, как первые заморозки, появление пороши, выпадение снега, оттепель, появление наста, первых проталин, начало ледохода и другие явления, которые несомненно влияют на жизнь животных и их поведение.

Мы также не забывали о подкормке диких животных, особенно изюбрей — визитной карточки нашего парка. Для них мы заготовливали сено и организовывали солонцы. Эти мероприятия, особенно создание солонцов, трудно переоценить. В прошлом году мне удалось летом выбраться из города и посетить один из таких искусственных солонцов. Когда мы только начали его обустраивать, там была лишь земля, поросшая травой. Сейчас это место стало настоящим «карьером», разработанным изюбрями в поисках соли.

Особое внимание мы уделяли работе по контролю численности волков. В советское время эта работа проводилась на государственном уровне, но в перестроечные годы и в 90-е она практически сошла на нет. Добыча волков с использованием ядов, авиации и ущемляющих капканов начала признаваться негуманной и даже противозаконной. Для добычи волков стали требовать специальные разрешения. Ситуация была удручающей: наши охотоведы единодушно утверждали, что волк наносит огромный вред охотничьему хозяйству и животноводству. Однако новые защитники природы приняли на веру постулаты американских и канадских популистов о том, что волк — это «санитар леса». Приводились примеры оздоровления популяций оленей в американских природных парках и мирного сосуществования северных оленей с волками. Охотоведам и биологам потребовалось много усилий и неопровержимых доказательств, чтобы опровергнуть эти теории.

Стоит отметить, что руководство парка осознавало вред, который наносят волки. Мы даже выступили инициаторами дополнительных премий для охотников, уничтоживших волков на нашей территории.

В наше время аналогичная ситуация наблюдается и с бурым медведем. Многие охотоведы, включая меня, считают, что высокая численность этого хищника наносит значительный вред популяциям диких копытных — лосям, оленям и косулям. Однако защитники природы продолжают считать медведей добродушными «увальнями». И самое странное — их не убеждают даже исследования канадских, американских и норвежских биологов. Работы этих ученых, проведенные с использованием новейших технологий — ошейников, фотокамер и фотоловушек — убедительно показывают, что один среднестатистический бурый медведь за весну может уничтожать от 10 до 30 детенышей лося, северного оленя и других диких копытных. Но это так, к слову; можно сказать, просто брюзжание старика.

В период работы в парке мне посчастливилось познакомиться с замечательными людьми, одним из которых был Уваров Владимир Петрович, для всех — просто Петрович. Как я понял из разговоров, он занимал должность охранника на турбазе «Устье Буотамы». Но без преувеличения можно сказать, что в лучшем смысле этого слова Петрович был «и швец, и жнец, и на дуде игрец».

Уже не молодой человек, бывший ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС, он стал незаменимым работником на базе. Ремонт туристических домиков, обслуживание техники, любые хозяйственные работы — будь то закачка воды в цистерну или полив огорода с помощью старенького насоса «Свияга», поездки за продуктами и запчастями на моторной лодке, обеспечение электричеством… По всем вопросам мы обращались к Петровичу.

Я познакомился с ним в трагических для нашего парка обстоятельствах. На устьевом участке возник лесной пожар в жаркую и ветреную погоду, и возникла угроза уничтожения самой турбазы «Устье Буотамы». Директор направила меня и Петровича для создания защитных минерализованных полос с помощью лесного плуга. Оказалось, что Петрович был также отличным трактористом. Мы несколько дней работали с утра до вечера, опахивая близлежащую тайгу и ремонтируя старый трактор, надеясь, что наши усилия не окажутся напрасными и огонь не сможет перепрыгнуть через наши минполосы. В конце концов, так и случилось.

Эти совместные работы постепенно сблизили нас, и мы начали относиться друг к другу с симпатией и уважением. Петрович, как и я, вставал рано, но в отличие от меня, был приверженцем водных процедур и купался с раннего утра. В то время он завел несколько гусят, которые считали его своей мамой. Забавно было наблюдать за тем, как они следовали за ним в реке цепочкой. Однако осенью произошел казус: Петрович пожалел своих питомцев и не подрезал им крылья. Взрослея, гуси начали следовать зову предков и отправились на полеты по ближайшим островам и отмелям. В результате Петровичу приходилось раз за разом организовывать их поиски.

Основным куратором нашей работы была Любовь Даниловна Киприянова, директор парка. Без преувеличения можно сказать, что она была сердцем парка — человеком чрезвычайно компетентным и одаренным. Она сочетала в себе ответственность и требовательность с душевной теплотой. Я до сих пор поражаюсь, как Природа, скупая на подарки, одарила эту маленькую женщину жизнелюбием и энергией.

Я убежден, что динамичное и благополучное развитие парка во многом — это её заслуга, заслуга первого директора и создателя Национального природного парка «Ленские Столбы».

Особую благодарность я хочу выразить ей за организацию одной поездки, в которую меня включили в составе научной экспедиции с нашими якутскими учеными из института биологии. Мы добирались до западных границ парка к бывшей перевалочной «Чуран базе» двое суток. Это время я провел в компании уже пожилого биолога Юрия Васильевича Лабутина. Мы много говорили о животном мире Якутии, проблемах охраны, промысловой охоты и ключевых аспектах работы нашего парка. Юрий Васильевич обладал глубокими знаниями и был одним из авторов глубоко почитаемой мною монографии «Млекопитающие Якутии», изданной в 1971 году. Равных ей я за свою жизнь еще не встречал.

Глубоко убежден, что ученые тех лет были людьми совершенно другого уровня. Сегодня «Чуран база», где остановилась наша экспедиция, представляет собой пустое место с двумя полуразрушенными хибарками и старой пожарной каланчой. Когда-то это был довольно крупный поселок, который поддерживал связь с населенными пунктами вдоль реки Лены и по таежной трассе с городом золотопромышленников Алданом. После ликвидации базы многие жители переселились в Покровск. В то время поселок был небольшой, и все его жители хорошо знали друг друга. С детства я знал, что семьи Павловых, Серебренниковых, Строевых и Сулеймановых переехали к нам из Чуран Базы. Более того, дома, в которых они живут, были доставлены в Покровск по воде, как плоты. Кстати, несколько домов на береговой линии до сих пор стоят нетронутыми и используются как жилой фонд.

На берегу базы я увидел относительно свежую могилу и поинтересовался, кто похоронен в такой глуши. Мне сказали, что здесь покоится Анна — женщина-эвенка. В молодости она была высокой черноволосой красавицей. Жила она со своей глухонемой сестрой и считала женскую работу ниже своего достоинства; разводила оленей и занималась промысловой охотой. Говорили также, что она совершенно не боялась гадюк, которых на Чуран Базе было великое множество. Необычное для женщины занятие — промысловая охота — впечатляет. Например, мама нашего инспектора Тимофеева Степана Петровича тоже была охотницей с большой буквы.

В этой поездке я познакомился еще с одним ученым-биологом, женщиной по имени Степанова Валентина Валериевна. Я видел её всего два раза в жизни, но она произвела на меня сильное впечатление. Второй раз мы встретились в избушке на озере Борулах. Валентина Валериевна с двумя студентами пришла туда на ночевку. Меня поразило то, что они шли пешком от устья Буотамы с Ленских Столбов — это несколько десятков километров — с рюкзаками и лишь одним «игрушечным» ружьем. Из еды у них было минимум: какие-то сухарики, специально изготовленные для таких маршрутов. Спать они укладывались в тонких спальниках на какой-то пенке — не то из резины, не то из поролона. Согласитесь, не каждому под силу такие условия!

За свои почти полсотни лет работы охотоведом я обошел наш улус вдоль и поперек. Но свои маршруты я, как правило, проходил на своем любимом транспорте — верховой лошади или на снегоходе и моторной лодке. А тут пешие путешествия — есть чему удивляться! Многие сегодня с улыбкой вспоминают советские лодочные моторы. Слов нет: «Ямаха», на которой я плаваю сегодня, не сравнима с «Вихрем». Но для тех времен это был очень хороший мотор: пара запасных винтов, бочка бензина — и я с большим удовольствием поднимался по Буотаме.

Буотама — настоящая жемчужина парка. Это горная река с бурным течением, кристально чистой водой, многочисленными перекатами и тихими плесами, окруженная высокими отвесными скалами и непроходимыми болотами. Даже запах этой реки особенный: здесь смешиваются ароматы хвойной смолы, тополей, ольхи и разнотравья.

А сколько рыбы водится в Буотаме! Поймать несколько ленков за десяток минут для ухи не составляет труда. У рек всегда жизнь бурлит, особенно вдали от них, но настоящая активность на Буотаме начинается с наступлением сумерек. Именно в это время можно поймать «камыша» — ленков, которых рыболовы называют «трофейными». Если же рано утром тихо проплыть по течению, почти за каждым перекатом можно увидеть лосей и изюбрей, лакомящихся водорослями.

Обилие рыбы и другой живности привлекает и медведей. Не раз мне приходилось проплывать мимо этих могучих зверей. Создаётся впечатление, что хищник плохо видит: он всматривается в проплывающую в пятидесяти метрах лодку и усиленно втягивает носом воздух, пытаясь понять, что это за незнакомый предмет плывёт по его реке. Зимой реку выбирают другие хищники — волки. Если они прогонят на лед лося или изюбря, то быстро настигнут свою жертву, и кровавая развязка наступает мгновенно.

Буотама также щедра на дикорастущие дары природы: черная и красная смородина, земляника, моховка, черемуха и даже жимолость. Правда, жимолость здесь другого вида — ботаники называют её татарской. Она горького вкуса, но медведи её очень любят. В урожайные годы они проводят много времени у плантаций этой ягоды, вытаптывая тропы вокруг кустов. Мы однажды пытались варить варенье из этой ягоды, но её горечь не исправляет даже большое количество сахара. К моему удивлению, некоторые знакомые, которых я угощал этой экзотикой, находили вкус приятным. Они даже уверяли, что оно лечебное и помогает от давления.

На Буотаме много интересного, например, наскальные писаницы, выполненные в той же манере, что и известные многим семьи лосей на Тойон-Аринских скалах. Это свидетельствует о том, что древние люди исповедовали одни и те же взгляды как на Буотаме, так и на Лене. Более того, они даже обменивались рецептами красок. Однажды я нашёл вмонтированную в дерево доску кустарного изготовления с надписью о том, что в 1930 году какой-то человек с другом строил здесь не то карбас, не то плот. Интересно, как эти люди оказались на Буотаме и при этом явно имели инструменты.

Однако печальные примеры тоже имеют место: я заметил на вершинах скал в местности Чопчур прямые палки. В бинокль стали видны железные штыри. Поспрашивал местных жителей — оказалось, что какие-то «новые хозяева жизни» притащили альпинистское снаряжение и добывали мумиё таким способом. Кстати говоря, буотамское мумиё очень хорошо заживляет порезы — проверено на собственных пальцах!

В заключение хотел бы отметить, что руководство парка поддерживало связь не только с учеными института биологии и Якутского государственного университета, но и с производственниками охотничьего хозяйства, а именно с концерном «Сахабулт». Я считаю это очень правильным решением, которое пользовалось большим одобрением среди жителей улуса. В то непростое время разрушения планового хозяйства республики связь с концерном и предоставление своей территории для целей промысловой охоты помогли многим семьям в наших западных поселках плавно перейти от десятилетий сложившегося хозяйствования к существующим реалиям. Лично я не могу назвать эти реалии современными.

Сегодня многие охотники, особенно пожилые, с душевной теплотой вспоминают ушедшие времена. Я сам не молод, и силы с каждым годом становятся всё менее крепкими, но, оглядываясь на прожитую жизнь, я испытываю искреннюю радость от того, что судьба свела меня с замечательными людьми, посвятившими себя охране природных богатств Якутии и её охотничьему хозяйству. Я глубоко благодарен им за совместную работу и за те ценные моменты, которые мы провели вместе.

Владимир Алексеев,
охотовед